Война 1914–1918 гг. стала испытанием на прочность для старых империй Европы, поколебав их прежние взаимоотношения с далёкими заморскими колониями. Изменился не только взгляд европейцев на свои колониальные владения: жители колоний, принявшие участие в войне, теперь по-другому оценивали своё место и роль в жизни государства. Так произошло и с Британской Индией — десятки тысяч индийских солдат, побывавших в Европе, навсегда изменили свои представления о жизни.
читать дальшеВ принципе, народы, населявшие обширные территории Южной Азии, подконтрольной Великобритании, всегда рассматривались британским военным командованием как очень ценный ресурс. Туземное население Индостана привлекалось для службы в пехотных и кавалерийских полках и до 1914 года.
Так, обученные на европейский манер солдаты-сипаи стали основой войск британской Ост-Индской компании, а затем доставили немало хлопот метрополии во время восстания 1857–1859 гг. На рубеже XIX–XX вв. территории, непосредственно управлявшиеся колониальной администрацией, и находившиеся под британским контролем полунезависимые индийские княжества стали основой для формирования одной из самых многочисленных армий мира. Это была внушительная сила: 107 пехотных однобатальонных и 11 двухбатальонных полков, 38 кавалерийских полков, три полка сапёров, 12 батарей горной артиллерии.
Предназначались эти соединения, главным образом, для службы в приграничных районах, в том числе на знаменитой Северо-Западной границе (близ Афганистана, в нынешнем штате Джамму и Кашмир). Основной удар ожидался именно оттуда, поскольку за Памиром была уже территория Российской Империи, соперницы Великобритании в так называемой «Большой Игре».
Однако создание Антанты и начало Первой мировой войны спутало карты и вынудило британцев по-иному распорядиться индийским военным контингентом. Пришлось задействовать его не в привычном регионе, а на далёких фронтах за морем – в Месопотамии, Египте, Дарданеллах и даже во Франции (правда, в конце XIX – начале ХХ вв. индийцев уже успели использовать в войнах в Африке). Именно на Западном фронте, во Франции, произошло знакомство европейцев с колониальными войсками, бывшими до того чем-то очень далёким и экзотичным, а население азиатских колоний увидело вблизи жизнь французов и англичан.
Произошло настоящее столкновение культур, оставившее глубокий след в памяти как европейцев, так и индийцев. Недаром генерал Уилкокс, командовавший Индийским экспедиционным корпусом во Франции, писал, что «армию Индии плохо знают в Великобритании»: «Множество людей воображало, что индийские бригады и дивизии состоят только из сикхов и гуркхов, и не подозревало о других народностях Индии, также многие не знали, что каждая бригада включает ещё и британский батальон».
В сознании англичан и французов народы далёкой колонии сливались до полной неразличимости. Так, эскадрон сикхской кавалерии очевидец воспринял как «буйных наряженных в тюрбаны мусульман на горячих арабских скакунах», а конную артиллерию, превосходно снаряжённую и укомплектованную лучшими лошадьми, наблюдатели склонны были описывать как «горные пушки, навьюченные на абиссинских мулов».
Непосредственно в августе 1914 года Индия была готова отправить на запад только две дивизии, которые из-за скорости были вынуждены погрузиться на суда без необходимой амуниции и вооружения. Запасы последнего ожидали индийцев в Марселе и Орлеане, но ещё было необходимо научиться пользоваться этим оружием. Индийские солдаты не обладали навыками окопной войны, не умели обращаться с миномётами и ручными гранатами. В дивизиях не было гаубиц, механического транспорта, было мало медицинского оборудования и средств связи.
Индийские солдаты из двух дивизий, Лахорской (Lahore) и Мирутской, или Мератхской (Meerut), прибывших во Францию в конце сентября 1914 года, были набраны, в основном, среди мелких землевладельцев и крестьян из Пенджаба, Непала, территорий современных индийских штатов Уттар-Прадеш и Уттаракханд, а также с Северо-Западной границы. Их офицеры-индийцы были, в большинстве своём, городскими жителями Калькутты, Пуны и Бомбея.
Правильно организованный забой животных в пищу — слева для мусульман, справа для индуистов. Западный фронт, 1916 год
Индийские дивизии испытывали трудности с получением пополнения с родины, а также страдали от непривычного климата в холодное время года. Потому в октябре 1915 года было решено перевести пехотные дивизии в Месопотамию, тогда как индийские кавалеристы оставались во Франции вплоть до марта 1918 года, когда их тоже переправили на Ближний Восток, в Палестину. На смену боевым частям во Францию в 1917 году прибыли не менее 50 000 членов т.н. Индийского рабочего корпуса, которые выполняли различные военно-инженерные и хозяйственные работы в непосредственном тылу войск.
Всего во Франции и Бельгии за время Первой мировой войны служило 130 000 индийских солдат. Почти 9000 из них погибло. Поскольку индийские войска несли тяжёлые потери (так, только за апрель и май 1915 года Лахорская дивизия потеряла в боях убитыми и ранеными 3888 человек из 15 980), то во Франции и Британии было открыто несколько госпиталей для них. Таким образом, многие индийские солдаты, подавляющее большинство которых вряд ли выезжало из своей деревни дальше соседнего городка, попали в метрополию и могли составить о ней собственное мнение.
Историк Дэвид Омисси, проанализировавший множество писем солдат-индийцев с Западного фронта своим родственникам и знакомым в Индию, сделал вывод, что никаких особых антибританских настроений у солдат не наблюдалось. Не умевшие писать и читать солдаты (они просто диктовали немногим грамотным людям в подразделениях) чаще всего не были знакомы ни с идеями, ни с политической литературой антибританского Индийского национального конгресса, и потому очень редко резко высказывались о Британии и её обитателях.
Наоборот, бытовые условия Европы и особенно Британии нравились индийцам. Особенные восторги вызвали у них госпитали. Еда, лекарства, гигиенические принадлежности, а также «прекраснейшие электрические лампы» производили неизгладимое впечатление на раненых. Один сикх, лечившийся в Брайтоне, курорте на побережье Ла-Манша, даже процитировал в письме надпись над воротами в знаменитом Красном форте в старом Дели: «Если на земле есть рай, он здесь, он здесь, он здесь».
С ним стоит согласиться, поскольку условия жизни для выздоравливающих были превосходные. Генерал Уилкокс беспокоился, что многие запросы индийцев, касающиеся, например, еды для представителей разных религий, не будут выполнены. Но он ошибся (и с удовольствием признал это впоследствии) – кухни отдельно для мусульман, индийцев-вегетарианцев и употребляющих мясо, работали превосходно. Точно так же были построены храмы для сикхов, индуистов и мусульман.
Впрочем, британцы поначалу постарались свести контакты индийцев с местным населением к минимуму. Брайтонский госпиталь был окружён колючей проволокой, а периметр охранялся военной полицией. Одного из медицинских работников, приехавшего из Индии, настолько возмутило такое положение, что он попытался даже напасть на начальника госпиталя. Этот случай привёл к пересмотру режима и некоторому его смягчению – индийцам было позволено появляться в городе по двое, правда, только в сопровождении британского солдата. Впрочем, население Брайтона и других городов, до того почти не видевшее индийцев, было весьма заинтриговано, и солдаты из колоний всегда могли рассчитывать на благожелательное внимание, по крайней мере, детей и женщин.
Однако большую часть времени в Западной Европе индийцы провели во Франции, корреспонденция из которой не была столь радужной. Многие из солдат, ошеломлённые потерями, а также силой и упорством врага, разительно отличавшегося от всех противников, которых индийцы видели до того в Азии и Африке, даже писали домой, чтобы предостеречь своих близких от записи в добровольцы.
Противник, кстати, оценивал индийцев не очень высоко. В известных дневниках немецкого писателя Эрнста Юнгера можно найти такое описание боя с выходцами из Индостана в 1917 году:
«Итак, перед нами были индусы, явившиеся из-за моря, чтобы на этом Богом забытом куске земли крушить черепа ганноверским стрелкам. Их хрупкое телосложение было, однако, плохо для этого приспособлено. На таком коротком расстоянии пуля обладает действием взрывчатки. Часть из индусов уже на земле была ранена по второму разу, так что след от пули тянулся по всему их телу. Ни один не получил меньше двух пуль. Мы подобрали их и потащили к нашей траншее. Поскольку они кричали, как будто их режут, мои люди заткнули им рты и пригрозили кулаком, дабы привести их в чувство. Один умер уже по дороге. Но его всё равно взяли с собой, так как за голову каждого пленного – живого или мёртвого – была назначена цена. Двое других, стремясь снискать наше расположение, беспрерывно кричали: «Anglais pas bon!» (Англичане не хорошие!). Почему они говорили по-французски, мне было толком не ясно»
Индийцы говорили по-французски довольно хорошо – ещё в 1915 году французское командование распространило среди них свыше 30 000 хинди-французских разговорников. Многие из индийских солдат даже хвастались своим знанием французского перед своими почтовыми корреспондентами, как и хорошим отношением к ним простых французов, особенно женщин. Мирная Франция и её обитатели, как и британские госпитали, многими индийцами воспринималась как «рай», «волшебная страна». Так, Санта Сингх, сикх-кавалерист, писал родственнику: «…другие люди видят рай только после смерти, и только если их [посмертная] судьба позволит это. А мы, с помощью благосклонности Бога, увидели рай при жизни… [Французы] всегда говорят только правду. Здесь нет ни вероломства, ни воровства, ни лжи, ни злословия, ни клеветы среди них…»
С другой стороны, часто бытовые контакты с местным населением («неверными»), английскими и французскими солдатами, индийцами другой веры или касты, невозможность подчас совершить религиозный ритуал или получить «правильную» еду в окопах расшатывали традиционное мировоззрение солдат, вызывая у них приступы отчаяния и паники. Сикхи и индуисты тревожились о нечистоте, а мусульмане беспокоились о нарушении пищевых запретов.
Отдельные жалобы касались погоды. «Здесь наше самочувствие стало странно изменяться, – отмечал один индиец в 1917 году. – Если становится хоть чуточку жарко, то мы немедленно это чувствуем, хотя здешняя жара даже самую малость не походит на обыкновенную жару в Индостане!». Но и холод тоже остро чувствовался индийцами. Отдельных похвал в письмах удостаивались тёплая одежда, сытные обеды и удобные квартиры, которые только и помогали пережить зиму.
Однако рай в тыловых областях оборачивался адом на линии фронта. Улан-индиец Касим Али Хан патетически восклицал: «Смерть стоит перед нами всё время, в виде снаряда, пули или бомбы, и каким бы из них [этих видов смерти] я не был предназначен погибнуть, [всё равно] моя жизнь будет погашена навеки». Другой солдат писал домой, что у него нет надежды увидеть адресата, нет никакой надежды на мир, и просил передать привет землякам и «не слишком горевать по нам, когда мы умрём». Тоска по дому и ужас войны, несмотря на весь «европейский рай», заставляли многих прибегнуть к самострелам, лишь бы только не возвращаться в окопы.
Если европейским христианам при виде поля битвы часто на ум приходили сцены из «Апокалипсиса» Иоанна Богослова, то индийцы вспоминали описания сражений из «Махабхараты» – и, в общем, было отчего. Британский офицер, прикомандированный к индийцам, после боя в декабре 1914 года записал в дневнике: «Маленькие гуркхи брели по замерзшей грязи босыми; «томми» [были] без фуражек и облеплены грязью и кровью с головы до ног; сикхи с их распущенными до земли волосами выглядели самыми дикими и странными существами, которых я когда-либо видел; пуштуны, более грязные и неопрятные, чем обычно – все они двигались и дергались как пьяные, помогая своим охромевшим собратьям, и на лицах большинства было написано отчаяние».
После Нев-Шапель мусульманин-пенджабец с горечью признавал, что «…только Бог знает, погрязла ли Франция в грехе навсегда, или же это Судный день начался в этой стране. Из-за пушек и ружей тут просто потоп, тела на телах, кровь – рекой… Но особенно наши пушки наполнили немецкие окопы мертвецами и наполнили до краёв кровью… Боже, даруй нам милость! Мы раскаиваемся!»
Индийцы, несмотря на некоторое пренебрежительное, как уже было замечено выше, отношение к ним немцев, сражались храбро. В декабре 1914 года первым среди индийцев Крест Виктории, высшую военную награду Великобритании (она стала вручаться индийцам только с 1911 года), получил пулемётчик Худадад Хан из 129-го полка белуджи. Больше всего наград в Индийском экспедиционном корпусе получил субедар (чин выше унтер-офицера британской армии, но ниже офицера) Мир Даст.
Он стал не только кавалером Креста Виктории после второй битвы за Ипр в апреле 1916 года за мужество при отражении немецкого наступления, сопровождавшегося газовой атакой, но также французских и русских наград. Фельдмаршал Китченер высоко ценил храбрость и стойкость индийцев (видимо, сказывалась его служба в Индии) и прямо заявлял, что, несмотря на все разговоры о ненадёжности колониальных солдат и политические проблемы, проистекавшие из-за их присутствия в Европе, он нуждается в каждой дивизии, которую только может найти Генеральный Штаб. «Если даже во всей Франции останется только двое человек [индийцев], – настаивал он, – то один [из них должен быть] Лахорской, а другой – Мирутской дивизией».
Таким образом, опыт, полученный индийцами на Западном фронте, был двойственным. С одной стороны, впервые сотни тысяч индийцев увидели своими глазами европейскую метрополию и сопредельные ей государства. Невероятно высокий уровень жизни европейцев поразил как хорошо образованных индийцев, не бывавших до того в Европе, так и неграмотных крестьян из глухих местечек Уттар-Прадеша, Непала или Пенджаба. Города, промышленность, сельское хозяйство британцев и французов вызвали у солдат острое желание поскорее внедрить многие из европейских технологий на своей родине. Обычаи европейцев, их отношения между полами, простота в общении, церковные обряды, заставили многих индийцев по-новому взглянуть на свои собственные традиции.
Британский «интернационал» раненых после сражения у Нев-Шапель — среди англичан и шотландцев сидят гуркхи